Недавно у нас был разговор со студенткой курса “Дизайн мобильных приложений” Британской высшей школы дизайна Дашей Решетниковой. В разговоре я как-то обмолвился, что мне лично сложно показать сыну результат своей ежедневной работы: слишком нематериально все то, что называется моей работой: стратегические концепции для международного бренда? Выступления и мастер-классы? А вот руками вылепить что-то и картинку показать – давно не получается. Грусть, печаль, в общем.
Даша задумалась, ушла – и сегодня написала в ответ развернутый текст. Рассказ. Эссе. Главное – вам стоит прочитать. Для вашего профессионального будущего. Для ваших детей. Итак – слово Даше Решетниковой:
Небольшое эссе дизайнера в фазе «мне нечем гордиться» ))
Этот текст был написан в свете продолжительных внутренних разборок на тему «чего я добилась на профессиональном поприще и что я могу считать важными достижениями на своём пути». Этот текст – результат археологических раскопок в дебрях памяти и моё закулисное «спасибо» родителям за то, что они наглядно показали, откуда берутся художники ))
На этой фотографии – не то брошка, не то значок (по большому счёту, просто металлическая пластинка с проволочно-эмалевой композицией), ей около 25 лет. Мы сделали её вместе с папой, когда я ещё ходила в садик. В тот день я впервые в жизни нарисовала птицу (до этого момента я их изображала схематично – в виде парящих шариков). Папа рассказывал, как делается его работа: сначала создаётся эскиз, потом выбирается материал, потом нужно расколоть эмаль, вырезать из пластины металла нужную форму, согнуть из проволоки контур… Шарик – это только символ птицы, сама птица более детальна – у неё есть клюв, крылья, хвост… и я пририсовала шарику все перечисленные объекты. Это оказалось просто – ты просто берёшь карандаш и добавляешь несколько штрихов. И получается уже вполне вменяемая птица. И не надо никому пояснять, что автор хотел сказать этим замечательным левитирующим шариком. Собственно, по тому самому рисунку и был изготовлен данный арт-объект))
Я часто ошивалась в папиной ювелирной мастерской в художественном комбинате , и это было намного круче, чем играть в куклы или смотреть мультики. Я протаптывала лабиринты в высокой траве во дворе комбината, находила витражные стёкла, сквозь которые двор становился разноцветным; обломки багетов, которые складывались в орнаменты; фигурные металлические обрезки, которые были намного интереснее тамагочи или Барби. Любой из мастеров впускал меня в своё логово и показывал, как вырезаются фигурки из кости или дерева, как плавится цветное стекло и обжигается глина, как обрабатываются самоцветы и куются решётки. Мне было плевать на телевизор – я видела, как из раскалённого клочка металла, вынутого из горна, чеканят розу или модерновые завитки. Как крошечные люди создают огромную скульптуру. Как серый шершавый камень разрезается и оказывается узорчатым изнутри, а потом превращается в глянцевую каплю на серьге или колье. У меня было своё локальное зазеркалье на отшибе города, населённое волшебными дядьками-художниками )))) А чтобы дитё не влезло в какой-нибудь станок, шаловливые ручки в срочном порядке занимались огромным альбомом формата А3, из текстурной эскизной бумаги (у папы в мастерской он до сих пор висит на стене, все эти почти что 25 лет).
Не могу похвастаться хорошими отношениями с отцом в свой взрослый период – два льва уживаются в одном прайде с великим трудом. Поэтому основной объём нашего адекватного и бесконфликтного общения сконцентрировался на моём глубоком детстве. Я помню, что он ездил на работу на велосипеде и косил под спортсмена, когда на самом экономил на автобусных поездках. Как он сутками не приходил домой, потому что маме годами не платили зарплату, и он брал вагон заказов и спал в мастерской, на составленных в ряд стульях. Я помню, как нас водили зимой в садик в другой микрорайон, и он говорил, что автобус – это скучно, но зато если мы пойдём пешком, то по дороге есть домик, где живут снегири. Я до сих пор помню эту яркую картинку – огромные, неправдоподобно красочные птицы в открыточного вида кормушке, на фоне переливающегося снега. А весной мы ходили в садик вдоль ручья с разноцветной галькой. Когда мне было уже 19, я по той же самой дороге ходила в гости к любимому человеку, и очень удивлялась, что камни в ручье абсолютно серые. А кормушка для снегирей – обычная кривая коробка в палисаднике возле хрущёвки. То, что я видела в 19, никак не стыковалось с тем, что хранила моя память.
Я никогда не говорила родителям, насколько они для меня важны. Дело не в том, что они меня вырастили, выучили, бла-бла-бла. Дело в том, что они воспитывали меня как художника. Я просто не могу видеть по-другому, поэтому мне всегда будет мало жизни, в которой нет возможности восхищаться и создавать. Папу угнетает, что он так и не сделал свою выставку, что его работы разошлись по заказчикам, и не осталось даже снимков на память. Мама больше 10 лет не рисовала маслом – сначала кисти стояли на антресоли, потом куда-то исчезли вообще. А я думаю, что они смогли сделать что-то очень важное – научить меня замечать то, что стоит запомнить и сохранить.
Однажды я простояла 10 минут у подъезда, зависнув на фрагменте перил: деревянные такие; старые, рассохшиеся перила, изначально, судя по всему, жёлтые, поверх замазанные классической подъездной синей краской, потом – густой красной, и в итоге растрескавшиеся слой за слоем, в чешуйках и кракелюрах, и наверняка поеденные муравьями. Честное пионерское, это были самые красивые перилла из всех, что мне доводилось видеть. Я вспомнила, что в папиной мастерской горелка всегда лежала на толстой доске почти карманного формата, и от температуры эта доска вся была прожжённой, продавленной, в сколах и угле. Так вот, зашедший из соседней мастерской художник, помнится, долго выпрашивал у папы эту деревяшку, потому что не мог оторвать глаз от её рельефа.
Так вот, к чему вся эта лирика. Дети никогда не вспомнят, как называлась награда, которую вручили родителям за великие достижения. Или как выглядят логотипы всех этих брендов, с которыми они работали. Или сколько лайков собрала их фотка в фейсбуке))))) Но они всегда будет хранить в своём внутреннем архиве то время, которое проводили вместе. Умение ВИДЕТЬ – самое ценное, что родители могут дать и что никто не сможет отнять.
Я понятия не имею, сколько дипломов и званий у моей мамы и что написано в папиной трудовой книжке. Моё детство выпало на конец 80-х – начало 90-х годов, и я не помню разваливающейся страны, танков на площади и «Лебединого озера» по всем каналам. Потому что в это время я смотрела на разноцветный мир сквозь осколки витражных стёкол.
20.05.2015.
